Президент Российского зернового союза Аркадий Злочевский рассказал нашему корреспонденту Евгении Дуб о том, что и как нужно сеять на будущий год, чтобы это «улетело со свистом», а также о новых запретах и к чему они приведут.
– Аркадий Леонидович, аграриям юга интересно узнать о трендах на следующий год. Что сеять, что будет востребовано, что требуют мировые экспортеры?
– Очень много тонкостей в отношении того, что сеять, но вопрос сегодня нужно ставить по-другому, ни что сеять, а как сеять. Самым главным параметром сегодня на рынке для организации сбыта является сочетание определенных характеристик – качество и цена. Этим определяется сегодня конкурентоспособность. Поэтому вопроса «что сеять?» не достаточно.
– Насколько известно, в России очень качественное зерно в сравнении с иностранным, а особенно здесь – на юге.
– Качественные характеристики товара образуют разные сегменты рынка, работающие по-разному и имеющие разное ценообразование. Можно произвести пшеницу рядовую, можно премиальную, сегодня – это хай-про, можно производить твердые сорта, а можно мягкие сорта. Сортов и видов пшеницы много и каждая обладает разными свойствами и разными рынками сбыта. Сегодня у нас наивысший спрос на высокопротеиновую пшеницу хай-про, клейковина которой зашкаливает за 30 %, протеин – выше 13,5 %. Мы перестали в нее вкладываться, и произвести такую пшеницу не особая проблема, потому что в некоторых районах России она растет сама, хоть и при низкой урожайности. Но для выращивания ее в средней полосе и на юге России требуются определенные технологические вложения.
Здесь хорошо выгладит агроклиматика, в наличии все необходимые ресурсы для производства пшеницы. Только не надо сеять всю рядовую пшеницу, ее слишком много, мы уже в кризисе перепроизводства, и с ликвидностью будут проблемы. А если вы вложитесь в хай-про и посеете здесь высококачественную пшеницу, то проблем с ее сбытом не будет точно. Рядом с экспортными воротами «со свистом улетит» на мировой рынок.
– Оправдаются ли затраты?
– Безусловно, эта пшеница востребована на мировом рынке. Пшеница с хорошей премией за качество, проблемы сбыта ее не существует, более того, когда товар сильно дорогой, решается и внутренняя проблема. У нас колоссальная проблема с территорией, транспортировка, которая уже сейчас по ценам выше мировых. Транспортировка настолько дорогая, что делает продукцию, производимую за Уралом, не конкурентоспособной на «экспортных воротах». Но вот по хай-про такой проблемы не существует. Ее откуда не «притащи», у нее премия за качество такая, что она все равно будет конкурентоспособной.
– А как обстоит вопрос с таможенной пошлиной на премиальную пшеницу?
– Это хороший товар, в который нужно вкладываться, но это ровно та позиция, по которой первая ударила пошлина, введенная на экспорт. На все остальное она была плавающая и рассчитывалась от контрактной цены. Она не носила фискальный характер на рядовую пшеницу, а вот на пшеницу хай-про «конкретный» фискальный характер, соответственно есть и риски. На «Зерновом форуме» А. В. Дворкович сказал, что возвращаться к этой пошлине не будем. До власти дошло, что эта была ошибка, и хорошо, что не будем возвращаться, значит, будем вкладываться.
– А достаточный ли семенной потенциал у нас в стране для того, чтобы производить такую пшеницу?
– Семена есть.
– А что вы скажите о потенциале других культур.
– У нас есть масличные культуры, например, такие как лен, который тоже улетает на экспорт, и который высоколиквидный. Но снова станет вопрос, какой лен нужен, потому что при его производстве у нас используют китайские пестициды, и уже в этом сезоне мы столкнулись с тем, что задержали препараты, которые запрещены в Европе. Поэтому вопрос «как производить?», не менее важен, чем вопрос «что производить?».
– А что вы скажите по поводу такой культуры как горох, потому что на юге она очень распространенная?
– Это отличная культура для экспорта. Рынок на самом деле большой, спрос превышает предложения. И это главный показатель по ликвидности рынка, то есть вкладываться и производить нужно то, что пользуется спросом. Необходимо подстраиваться под запросы рынка. Необходимо производить по той спецификации, по которой формируется спрос.
Например, мы явно наращиваем производство сои, так как у нас нехватка ее. И мало кто знает, как выглядит процесс производства сои на Дальнем Востоке. Там образовался кластер, который производит высокопротеиновые, скороспелые сорта сои, причем фактически нелегально, потому что это не зарегистрированные в реестре селекционных достижений семена, по происхождению они германские. Но там производят эти семена для японцев, которых это нисколько не смущает. Они из этой сои делают сыр тофу. У нас нет своей селекции по высокому протеину и у нас нет ни одного скороспелого сорта отечественной селекции, а на основании того, чтобы защитить наших селекционеров, мы не регистрируем германские семена. И мы очень часто создаем «дурацкие» правила игры, которые нам мешают.
– Что касается правил, со стороны закона стоит ожидать изменений, чего-то нового?
– Конечно стоит, это же у нас национальная забава под названием «Грабли». Мы приняли закон о запрете ГМО посевов, и вот весной он вступает в силу.
– По вашему мнению, что это повлечет за собой?
– Недавно я получил новый проект Постановления № 839 «О государственной регистрации генно-инженерно-модифицированных организмов, предназначенных для выпуска в окружающую среду, а также продукции, полученной с применением таких организмов или содержащей такие организмы», которое было принято еще в 2013 году и должно было вступить в силу в 2014 году, но и мы его снесли до июля 2017 года. Но теперь, еще не вступившее Постановление должно быть приведено в соответствие с законом о запрете ГМО посевов. Это Постановление о регистрации ГМО абсолютно здравое, но его «болтали» все эти годы, и сейчас я получаю формулировку: «запрещается разведение и выращивание ГМО, которые невозможно произвести в природных условиях, то есть не имеющих природных аналогов по технологии производства, в независимости от целевого использования».
– Но у нас много целевых направлений, где без ГМО не обойтись.
– Да, это постановление, которое запрещает только посевы, запретило и использование всего и вся, включая бактерии. Например, в Белгороде построен завод по производству лизина, который работает на ГМО-штаммах. Получается, и это производство запрещено.
Обычно в проекте запрещается полностью все. То есть мы записываем формулировки, даже не задумываясь о последствиях. Так был принят и этот закон.
– Что нового в Постановлении в сравнении с действующим порядком?
– А новела там только одна, и она абсолютно здравомыслящая и правильная. Всего лишь на всего регистрацию на посев и выпуск в окружающую среду передали с Минприроды на Минсельхоз, и все. И эта перемена породила закон о запрете посевов.
– Чем нам грозит запрет посевов?
– Что такое запрет посевов? Это импортозамещение наоборот, то есть ввозите, используйте, стимулируйте западных фермеров, но своим сеять нельзя. Я понимаю, если бы сказали: давайте произведем у себя, ведь все равно мы без этого не проживем, а запад закроем полностью, тогда было бы понятно, что защищаем своих. Или, другое дело, сделали бы полный запрет на ГМО, нельзя ни сеять, ни употреблять в пищу, ни использовать в производстве, в связи с опасностью для организма, а так, если мы разрешаем есть, использовать, значит, не опасно.
Мы пойдем по «Бразильскому пути» – неконтролируемое распространение ГМО. В конце концов, сейчас у них все очень грамотно построено. Они зонировали производство на зоны, где разрешено и где запрещено выращивать, и поставили этот вопрос под жесткий технологический контроль. Самое чудовищное последствие от неконтролируемого распространения – это несоблюдение технологических критериев при посевах. Весь мир перешел на политику, когда выделяют землю под засев, но эта земля должна быть оборудована. Россия пошла по пути полного запрета, что в итоге выглядит, как закрытие глаз на то, что мы сеем и на соблюдение норм технологического контроля, поэтому в итоге мы заражаем все подряд. Бразильцы через это прошли, они поняли ошибки и отстроили целую систему контроля за посевами.
– Я думаю, что вашу точку зрения поддержат многие. Вопрос в том, как скоро мы пройдем этот «бразильский путь» и как скоро осознаем, что это не та дорога?
– Я не оракул и не берусь прогнозировать, но, по моему мнению, первое, что может произойти, это изменение точки зрения у высшего руководства. Второй вариант – смена руководства. Но в итоге мы все равно к этому придем.
– Много споров ходит вокруг темы ГМО и о безопасности использования.
– Вокруг этой темы ходит множество мифов и все заявления «зеленых», вся логика, на которой построен этот запрет о недоказанности безопасности, это все бред «сивой кобылы».
У нас зарегистрировано 19 ГМО линий на использование в пищу и в корма, в заключении на каждую линию написано – безопасно, именно поэтому и разрешено использование. О какой недоказанности безопасности идет речь? А на этой логике строятся все запреты. В мире нет ни одного факта, который бы доказывал нанесение вреда ГМО.
Вот как обстоит дело с табаком, где доказательств нанесения вреда выше крыши. Американские потребительские общества засудили табачников на миллиарды долларов за нанесения вреда потребителю. По ГМО таких исков нет.
Также есть доклад 2005 года Всемирной организации здравоохранения, которая 10 лет проводила исследование в 20 странах мира о влиянии ГМО на организм человека. Не было выявлено ни одного риска потребления ГМО в пищу человеческим организмом, отличного от традиционного аналога. Это официальное заключение Всемирной организации здравоохранения.
– В заключении скажите, какие последствия повлечет за собой введение этого закона?
– Этим законом мы запретили посевы, это значит, что мы запретили регистрацию на посевы, потому что сами посевы мы запретить в принципе не можем. Запретив посев, мы фактически лишили себя возможности выявления ГМО третьего поколения. Потому что третье поколение не имеет вставок, оно имеет вырезки из цепочки ДНК, но это не приобретение каких-то полезных признаков, это вырезание вредных признаков, носителями которых и является собственно ген. Наша тест-система по выявлению ГМО строится на основании предоставленной информации о конкретном месте и о том, что вырезали. Тесты по вставкам построены на праймерах, то есть это определенные метки, по которым и определяется, что это ГМО, иначе это бездоказательно. По третьему поколению маркеров нет, поэтому, не зная цепочки, его выявить невозможно. Запретив регистрацию, мы лишили себя возможности знать цепочку, потому что эта информация подается только в ходе регистрации. А это значит, что завози сколько хочешь, сей сколько хочешь и мы никогда не выявим, что это ГМО. Этим запретом мы добились полной бесконтрольности.
Фото Оксаны БАГНЕНКО
